 |
|
|
|
Кыкык Говорят, раньше лебеди были немыми птицами, и лапки у всех были черными. Теперь всякий знает, что они кричат “кы-кы, кы-кы”, за что и получили название “кыкык”, и лапки у многих - красные. Почему лебеди стали такими? В стойбище, на берегу залива, жила маленькая девочка. Она очень любила играть на ровной песчаной косе: с утра до вечера рисовала прутиком разные узоры, строила из песка маленькие домики. Еще она подолгу любовалась красивыми птицами, которые, как молчаливые белые облака, проплывали над ее стойбищем. Девочка ложилась на теплый песок и смотрела вслед стаям до тех пор, пока они не исчезали вдали. Родители девочки очень любили свою дочь. Но однажды летом умерла мать. Отец и дочь сильно горевали. Через месяц отец уехал в дальнее стойбище за новой мамой для своей маленькой дочери. Отец привез красивую женщину с черными соболиными бровями и ресницами, похожими на кисточки ушей зимней белки, с толстыми, подобно хвосту черно-бурой лисицы, косами. Мачеха сверху вниз посмотрела на девочку и ничего не сказала. На другой день отец ушел на охоту. Девочка встала с восходом солнца и пошла на берег залива играть с волнами. Она играла долго, а когда солнце высоко поднялось над лесом, побежала домой завтракать. Вошла в дом и увидела: мачеха еще спит. Девочка тихо вздохнула, вернулась на берег и снова стала играть. У самой воды она строила домик из морского песка. Набежавшая волна смывала его. Но когда волна отходила, девочка успевала построить новый домик. Так она и не заметила, как наступил полдень. Спохватилась, когда солнце стало сильно печь голову, побежала домой. Мачеха еще спала. Наконец, встала, принесла из амбара белую мягкую юколу и стала есть. Она даже не замечала стоявшую рядом девочку. Мачеха прожевала последний кусок юколы, облизала жирные пальцы и, не глядя на девочку, бросила ей хвостик вяленой кеты. Девочка съела этот хвостик. И ей еще больше захотелось есть. Мачеха зевнула, отвернулась, снова легла спать. Так настали для маленькой девочки тяжелые дни. Отец добывал много зверя и дичи. Приходил домой только для того, чтобы принести добычу, и снова надолго уходил в тайгу. Все вкусные куски мачеха съедала сама. Однажды отец спросил у жены: - Жена моя, что-то дочь сильно похудела. Может быть, она больна? Женщина ответила: - Нет, здорова. Она уже большая, а по хозяйству ничего не делает, не помогает мне. Только знает целыми днями бегать! Бездельница! Как ее ни корми, она будет худой - так много бегает! Как-то осенним вечером, когда птицы большими стаями улетали в сторону полудня, отец вернулся с охоты и лег отдыхать. Мать принесла жирную юколу и стала резать ее на тонкие ломтики. Девочка не ела с утра. Она подошла к столу, стала просить мачеху дать поесть. Мачеха молчала, как будто и не видела. - Дай мне поесть! - просила маленькая девочка. - Отойди от стола! - был ответ. - Дай мне поесть! - просила маленькая девочка. - Отстань! - был ответ. У девочки совсем стянуло животик. Голод так сосал ее, что она протянула руку за розовым кусочком. Когда ее рука дотронулась до юколы, мачеха ударила по ней острым ножом. Кончики пальцев так и остались на столе. Девочка убежала на теплый песчаный бугор, стала громко плакать. Из пальцев струйками стекала кровь. Девочка всхлипывала: - Кы-кы, кы-кы! В это время над заливом пролетали лебеди. Они услыхали голос плачущей девочки и сделали круг. Потом сели рядом с ней, окружили ее и принялись разглядывать. Когда они заметили, что из ее пальцев струится кровь, им стало очень жалко бедную девочку. Жалость птиц была так велика, что у них на глазах выступили слезы. Лебеди заплакали молча. Слезы росинками капали на песок. И там, где сидели лебеди, песок от слез стал мокрый. Большие белые птицы плакали все сильнее и сильнее, и вдруг у них пробился голос: - Кы-кы, кы-кы, кы-кы! Услыхав их голоса, отец девочки выбежал из дому, увидел, что его дочь окружили лебеди, бросился за луком и стрелами: хотел убить больших птиц. Лебеди взмахнули крыльями. В тот же миг и у девочки из плеч выросли крылья - она превратилась в стройную лебедь с красными лапками. Когда охотник выбежал из дому, стая лебедей уже поднялась в небо. В самой середине стаи летела молодая птица. Все лебеди кричали: - Кы-кы, кы-кы, кы-кы! Только молодая птица молчала. Охотник схватился за голову, крикнул вслед улетающей стае: - Дочь! Вернись! Ты будешь хорошо жить! В ответ раздалось только: - Кы-кы, кы-кы, кы-кы! Отец долго стоял у дома и, ссутулившись, печально смотрел вслед улетающей стае. Вот лебеди бисером нависли над морем. Вскоре они растаяли в лазурной дали. Каждую весну над стойбищем у залива пролетали лебеди. И громко плакали: “Кы-кы, кы-кы, кы-кы!” Только одна птица молчала. И каждый раз лебеди, пролетая над стойбищем, видели далеко внизу фигуру человека, одиноко стоявшего на бугре. С тех пор прошло много времени. И на том месте, где когда-то стоял одинокий человек, выросла кряжистая лиственница. Ни туманы, ни ветры не могут сбить ее. И стоит она, подавшись в сторону полудня, воздев в небо свои ветви-руки. И лебеди с красными лапками, пролетая с севера на юг или с юга на север, обязательно завернут к этой лиственнице и громко проплачут: - Кы-кы, кы-кы, кы-кы! |
Бурундук, кедровка и медведь В солнечный летний день ты встань пораньше. Выйди в лес, осторожно пройди опушкой. На верхней ветке старой ольхи увидишь бурундука - маленького лесного зверька. Пушистый хвост его совсем по-беличьи закинут на спину, а в лапках - шишка. Справится бурундук с шишкой, забегает по ветке, призывно свистнет. Прилетит к нему верный друг кедровка - небольшая лесная птица, принесет в длинном клюве шишку, а сама полетит за новой. Пока бурундук занят шишкой, подойди поближе. Только иди тихо. И ты разглядишь на рыжей спине бурундука пять черных полос. Раньше бурундук был весь рыжий. И жил один. А он маленький, слабый. И его обижали все. А горностай и лиса даже хотели его съесть. Терпел-терпел обиды бурундук и однажды решил: найду-ка я друга, большого, сильного. Чтобы его боялись все. И пошел бурундук по лесу искать себе друга. Скачет бурундук от дерева к дереву, от куста к кусту. Пробежит по валежине, заглянет в расщелины. И вот бурундук увидел медведя. Медведь спал в тени под кустом кедрового стланика. Бурундук схватил медведя за ухо и давай тормошить. Кое-как разбудил. Медведь недовольно рявкнул: - Чего тебе надо, бур-р-рундук? Бурундук говорит: - Медведь, медведь! Давай с тобой дружить. Медведь лениво зевнул: - А зачем нам дружить-то? Бурундук говорит: - Вдвоем будет лучше. Ты большой, неуклюжий. А я маленький, ловкий. Я буду сторожить, когда ты спишь: вдруг какая опасность идет. - А я никого не боюсь, - говорит медведь. - Тогда вместе будем орехи собирать. Медведь поднял свою большую голову - уши и те больше всего бурундука: - Орехи, говоришь? - Да, орехи, - торопливо ответил бурундук и тут же добавил: - И ягоду будем вместе собирать. - Ягоду, говоришь? - спросил медведь. - Да, ягоду, - торопливо ответил бурундук и тут же добавил: - И муравьев будем вместе ловить. - И муравьев, говоришь? - медведь поднялся, сел. - И орехи, и ягоду, и муравьев, говоришь? - Да, и орехи, и ягоду, и муравьев будем вместе добывать. Медведь доволен. Отвечает: - Я согласен с тобой дружить. Бурундук нашел себе друга. Большого, сильного. Теперь ему никто не страшен. Быстрый бурундук находит богатые ягодные поляны и кусты кедрового стланика, сплошь усыпанные шишками. Медведь только и знает, что ест: силу набирает. Вскоре медведь ожирел так, что стало ему трудно ходить. Он теперь больше отдыхал. И лишь изредка повелевал: - Эй, бурундук, принеси мне брусники. Или: - Эй, бурундук, почеши мне спину. Наступила осень. Впереди зима, долгая, холодная. Бурундук забеспокоился: - Слушай, медведь, скоро зима - надо делать запасы. Медведь говорит: - Делай, бурундук, запасы, - а сам как лежал, так и лежит. Бурундук сделал запасы. Медведь же залег в берлогу, подложил под голову лапу и заснул. Спал медведь месяц, спал другой - проснулся. Говорит бурундуку: - Подай-ка, друг, орехи. Бурундук накормил медведя. Тот, сытый, снова уснул. В конце зимы просыпается медведь. И снова говорит бурундуку: - Подай-ка мне орехи и ягоду. Медведь съел все запасы, не оставил бурундуку ни одной орешины, ни одной ягодки. Едва дотянул бурундук до весны. Когда снег растаял, проснулся медведь. Потянулся довольный и сказал бурундуку: - А хорошо мы с тобой, братец, перезимовали! Потом похвалил бурундука: - А ты, малыш, молодец! - И погладил лапой по его спине. Так и остались на рыжей спине бурундука пять черных полос - следы медвежьей дружбы. Вышел медведь из берлоги и тут же забыл о своем маленьком друге. Вокруг много сладких кореньев, и медведь только и делал, что копал их своей сильной лапой и чавкал на весь лес от удовольствия. У бурундука же только сил и хватило, чтобы вывалиться из берлоги. Долго лежал он на сухой траве, подставив солнцу свою полосатую спину. Вот тут-то и пролетала кедровка. Она тоже зимовала в лесу. Трудно ей пришлось: снег завалил орехи, а запасов делать кедровка не умела. Таежная птица несла в клюве шишку - нашла где-то. Увидела кедровка бурундука - пожалела. Хоть сама была голодна, отдала шишку. Съел бурундук орешек - шея окрепла. Съел второй - спина окрепла. Съел третий - ноги окрепли. Съел всю шишку - почувствовал, что может идти. Пошел бурундук по лесу. Скачет от дерева к дереву, от куста к кусту. Заглядывает под коряги и валежины, в расщелины и норы. Нашел прошлогодние орехи. Поел сам да поделился с кедровкой. С той поры и дружат маленький лесной зверек бурундук и маленькая птица кедровка. Каждую осень, когда созревают орехи, кедровка летает по всему лесу, собирает шишки. А бурундук шелушит, делает запасы себе и кедровке. Прослышали горностай и лиса о том, что бурундук больше не дружит с медведем, обрадовались, решили съесть. Но не тут-то было. Как бы тихо ни крались горностай и лиса, заметит их зоркая таежная птица. Крикнет кедровка, бурундук прыг с ветки и - в нору. А когда на кедровку нападает какой враг, проворный бурундук вцепится ему зубами в шею. И так вместе - кедровка острым клювом, бурундук зубами - прогонят маленькие друзья своих врагов. И медведю теперь не сладко: у него нет запасов. И чтобы не умереть с голоду, он только и знает: всю зиму сосет лапу. |
Тюлень
и камбала На севере Ых-мифа есть залив, отделенный от Пила-керкка - Охотского моря - песчаной косой. Это лагуна. Лагуна как лагуна: в ее чаше есть глубокое русло, в которое во время прилива вливается морская вода, а в отлив она бурно выливается обратно в море через узкий пролив; в лагуне есть и обширная отмель, она простирается к западу от голубого русла, постепенно переходя в пологий берег. Отмель вся заросла морской травой. Когда ты поедешь ставить сети, не ставь их на мелководье. Здесь не поймаешь ни кеты, ни тайменя. Сети забьет морская трава, а нижние ячеи - камбала. И не простая гладкая, а звездчатка. Она вся покрыта колючими наростами, похожими на бородавки. Эта камбала обычно ложится на дно лагуны, плавниками накидает на себя ил, и ее не видно. А глянешь туда, где глубоко, - увидишь на поверхности воды черную круглую голову тюленя. Она поворачивается влево, вправо, большие блестящие глаза словно ищут кого-то. Тюлень долго ищет, не находит, ныряет в глубь залива, но вскоре опять появляется на его поверхности, поворачивает голову влево, вправо. *** Некогда звездчатка была похожа на других камбал. И ей это не нравилось. И поплыла она искать, с кем бы посоветоваться, как быть не похожей на остальных камбал. Встретилась с навагой: - Навага, навага, ты пришла в наш залив из дальних вод. Тебе не страшен даже седьмой вал. И ты видела много. Скажи мне, как сделать, чтобы не походить на остальных камбал? Видавшая виды навага удивилась вопросу камбалы, покачала головой, вильнула тонким хвостом и ушла в глубину. А камбала обращалась и к корюшке, и к тайменю. Но никто не мог помочь ей. - Я помогу твоему горю! - сказал тюлень. - Только чур и ты поможешь мне. - Конечно же! Конечно же! - обрадовалась камбала, подплыла к тюленю, погладила плавниками его усы. В то давнее время тюлень был весь черный, и его можно было заметить далеко во льдах. А у тюленя, известно, много врагов: медведь, орел, лиса... Тюлень принялся мазать камбалу потайной глиной. Долго и старательно делал он свое дело. Только и было слышно, как он сопит от усердия. На хвост камбале тюлень перенес веер северного сияния, плавники окрасил в цвет тихого заката над августовским заливом. Камбала любуется собой - не налюбуется. Повернется то одним бочком, то другим, проплывет то под волной, то у самого дна. Тюлень ждал, ждал, кое-как дождался, когда угомонится камбала. - Теперь ты принимайся за меня, - говорит тюлень. - Я черный, и меня далеко видно во льдах. Сделай меня серым, чтобы я был незаметен и во льдах, и на берегу. - Мигом я это сделаю, - сказал камбала и стала мазать тюленя белой глиной. Но у камбалы не было столько усердия, сколько у тюленя. Да и спешила она к своим сородичам, чтобы показать себя. Она нанесла несколько пятен и отстала. - Фу-у-у, устала, - сказала она. - Отдохни немного, - посочувствовал тюлень. А камбала повернулась и поплыла от него. - Ты куда? - спохватился тюлень. Камбала сильно ударила плавниками, только и видел ее плоскую спину. Тюленю стало страшно: он ведь теперь пестрый. Ему не укрыться ни во льдах, ни на берегу: во льдах его выдадут черные пятна, а на берегу - белые. - Ах так! - возмутился тюлень и погнался за камбалой. Долго длилась погоня. Но куда там: только тюлень раскроет пасть, чтобы поймать обманщицу, та ловко увильнет в сторону. Тогда разозленный тюлень схватил горсть крупного морского песка и бросил в камбалу. Так и покрылась камбала колючими наростами, похожими на бородавки. С тех пор прошло много времени. Но и по сей день тюлень враждует с камбалой. Камбала прячется от грозного тюленя в траву на мелководье. Она ложится на дно лагуны, накидывает на себя ил, и ее не видно. А пятнистый тюлень плавает на глубине, все ищет камбалу, не находит, ныряет до самого дна, всплывает на поверхность залива, поворачивает голову влево, вправо |
Как
чайки-крачки стали жить вместе Как-то ночью ехали мы заливом. Было тихо-тихо, настолько тихо, что казалось: пискни комар на том берегу - и мы услышим. На заливе ни одного всплеска, лодку ни разу не качнуло. Легкий туман парил невесомо. Сквозь него и подслеповатая заря, которая летней ночью не покидает небо, и зыбкая лунная дорожка, и сама луна, и звезды были матовые, будто кто их слегка припудрил. Я аккуратно опускал весло, придерживая его в тот миг, когда оно входило в воду. На корме смутной громоздкой тенью выплывал старик. По-видимому, и ему не хотелось нарушать тишину: он попыхивал трубкой и, пока мы пересекали залив, не произнес ни слова. И не видел я, как он взмахивает кормовым веслом, и только по упругим толчкам лодки узнавал глубинные гребки старика. Прошло еще много времени, прежде чем я уловил ленивый, как сквозь полусон, скрипучий голос чайки. - Ке-ра, ке-ра, ке-ра, ке-ра, - будто уговаривала она кого-то. Старик перестал шевелиться. Я понял: прислушивается. Потом услышал его шепот: - На гнезде... Вскоре донеслись голоса и других чаек, такие же негромкие и дремотные: мы проезжали мимо острова Тьатьр-ур - острова Крачек. Разговор маленьких легкокрылых чаек не нарушал тишину. Он звучал в ней как музыка, подчеркивая умиротворение и спокойствие. - На гнездах сидят, - как и прежде, шепотом сказал старик. Вдруг раздался невероятный гвалт, и в воздухе взмыло белое облако, будто взорвало остров. Меня бросило в жар. Потом словно окунули в холодную воду. В утлой лодчонке я почувствовал себя очень неуютно. Я в ужасе таращил глаза и вертел головой, но не мог понять, что происходит вокруг. Я с надеждой посмотрел на старика: может, он поможет чем-нибудь. Но и старик в напряжении смотрел на остров, смутно темнеющий в стороне от нас. Голова старика в брезентовой шапке поворачивалась из стороны в сторону на длинной худой шее и походила то на вопросительный знак, то на его же обгорелую трубку. Я на миг забыл о своем страхе и усмехнулся нелепому виду старика. Я, конечно, и не подумал, как выглядел сам со стороны. И тут меня всего передернуло: будто скала обвалилась в воду. Гвалт перешел в грай. Стон, свист, скрежет, визг... И мой старик вдруг замахал руками, гулко ударил веслом по лодке. Удар. Еще удар. И невероятный вопль: - У-лю-лю-лю! Га-га-га! Улю-лю-лю! Улю-лю-у-у-у! Старик перешел на дискант. Еще энергичнее замахал руками и тонко завопил: - И-ги-ги-и-и! И осатанело захохотал: - Так его! Так его! Ха-ха-ха-ха-а-а-а-а! Только теперь я заметил: от острова, шумно отфыркиваясь, быстро плыло что-то большое и темное. А над ним, прочеркивая темноту, тысячи белых стрел с пронзительным криком вонзались в спину большому зверю. А зверь, беспомощно взревывая и тяжело отфыркиваясь, в панике уплывал в ночь. А старик распалялся все больше и больше. И восклицал восхищенно: - Вот что делают! Вот что делают маленькие мерзавцы, когда они вместе: медведя прогнали! Ай-яй-яй, медведя прогнали! Старик еще долго не мог угомониться. Наконец он перевел дыхание, замолчал, о чем-то задумавшись. Потом зашуршал рукой под брезентовой курткой - я понял: полез за кисетом. Старик курил, положив весло перед собой. И я перестал грести. А он все молчал, задумчиво попыхивая трубкой. Я знал старика: он к чему-то готовится. И не ошибся. Вот что он рассказал мне. Раньше чайки не жили вместе. На самом деле, зачем им жить вместе! Ведь каждая из них имеет сильные крылья, такие сильные, что они могут перенести чайку через море. Каждая из них имеет крепкий клюв, чтобы цепко схватить добычу или отбиваться от врагов. Так думали и крачки. Как думали, так и жили: каждая в отдельности вила гнездо. Но не всегда легко найти рыбу: море большое, и рыба плавает где ей захочется. И летают чайки каждая сама по себе. Вот над пенистой волной пролетела черноголовая крачка. Как ни зорко всматривалась она в волну - не нашла серебристых рыбешек. Так ни с чем, голодная, и улетела черноголовая крачка. Вот над тем же местом пролетела красноклювая крачка. Зря она здесь летала: у черноголовой глаза не хуже, чем у красноклювой. И красноклювая улетела ни с чем, голодная. И еще много крачек пролетали над пенистой волной, потому что не знали, что здесь уже побывали другие. Вернулась черноголовая крачка к своему гнезду уже в потемках, так и не найдя рыбешку. И что видит: сидит у ее гнезда большая ворона и склевывает яйцо. Забилась чайка, закричала тревожно. Прилетела на крик красноклювая крачка, сама вся в слезах. Жалуется: - А мое яйцо украла мышь. Прилетает третья крачка и тоже жалуется: - Кто-то разорил мое гнездо. А ворона склевывает уже второе яйцо. Взлетели крачки, прокричали. На их крик явились и другие чайки. Налетели они на ворону: от нее только перья полетели. И вот держат совет крачки. Черноголовая говорит: - Худо, когда мы живем каждая по себе. Даже ворона и та обижает нас. - Худо, худо, - сказали крачки. - Худо, когда мы по отдельности летаем за пищей. Одной трудно найти рыбу в большом море, - сказала красноклювая. - Худо, худо, - сказали крачки. - Нам надо вместе жить. Когда мы вместе, нам не страшен никакой враг, - сказала черноголовая. - Вместе! Вместе! - сказали крачки. С тех пор и живут вместе. Живут большими колониями. Им вместе легче найти рыбу в море. Найдет крачка стаю рыбы, прокричит, и слетаются к ней другие крачки. И все сыты. А если появится какой враг, крачки тучей налетают на него, тот бежит сломя голову. От одного только крика их у самого черта волосы дыбом встанут. - Видел: они медведя прогнали! - сказал старик. - Медведь хотел полакомиться яйцами, да не тут-то было. Легкий туман стал белесым и так же, как и час назад, парил неслышно и невесомо. Луна побледнела, будто ей стало зябко от сырости, и поплыла в сторону гор на покой. А за нами раздавалось негромкое, умиротворенное: - Ке-ра, ке-ра, ке-ра, ке-ра... Чайки садились на свои гнезда. Старик погрузил в воду кормовое весло. И я взмахнул своими веслами. Было приятно грести: с каждым гребком по озябшему телу растекалось тепло. Мы плыли в рассвет. |
По материалам Сахалинского книжного издательства |